Проект соглашения об установлении партнёрских отношений между Рязанью и Брестом уже подписан Рязанской городской Думой, теперь свои подписи должна поставить белорусская сторона. Рассказывая о давних связях обоих городов, чиновники обычно упоминают о делегациях и перспективах сотрудничества. Между тем, до сих пор в тени остаётся тот факт, что уроженец рязанской земли Иван Зубачёв был руководителем обороны Цитадели Брестской крепости.

Иван Зубачёв родился 28 февраля 1898 года в селе Подлесная Слобода Зарайского уезда Рязанской губернии. Как известно, с самого возникновения Рязанского княжества вся территория будущего уезда была рязанским владением и лишь в 1929 году ушла в Московскую область. Теперь Подлесная Слобода находится в Луховицком районе, поэтому имя Ивана Зубачёва гораздо лучше знают в Зарайске, где ему посвящена мемориальная доска, чем в Рязани. Тем не менее, в краеведении принято считать рязанцами всех, кто родился в Зарайском уезде до административного передела 1929 года, так что самое время вспомнить и об Иване Зубачёве.

Он был выходцем из бедной крестьянской семьи. Работал кузнецом на Коломенском машиностроительном заводе, в 1918 году вступил в РКП (б). После окончания Первых московских пулемётных курсов воевал на Деникинском и Польском фронтах. После окончания Гражданской войны остался служить в РККА. В звании капитана он командовал батальоном 44-го стрелкового полка 42-й дивизии на фронте советско-финской войны. Затем Зубачёва перевели заместителем командира полка по хозяйственной части. Новое назначение Зубачёв получил уже в Брестской крепости, где с марта 1941 года дислоцировался полк.

Город Брест впервые упоминается в Повести временных лет под 1019 годом. Как и почти всякому приграничному городу ему была уготована «право слово, боевая» история. На протяжении столетий Брест попеременно захватывали в своё владения разные государства, что сопровождалось то полным разграблением, то взлётом влияния этого сильного и многострадального города. Самое знаменитое на сегодняшний день укрепление Бреста — Брестская крепость - было построено к 1842 по проекту военного топографа и инженера Карла Оппермана.

Так сложилось, что накануне начала Великой Отечественной войны Зубачёв тяготился своей службой в Брестской крепости. «Там, в крепости, капитан Зубачёв тоже получил новое назначение - майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по хозяйственной части. Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачёв с головой погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием, фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок четыре года командовать батальоном. И всё же душа у него решительно не лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришёл к комиссару полка Артамонову. - Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, - признался он. - Я же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад, в батальон. А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал». Эта цитата взята из главы «Боевой командир Цитадели» известной книги «Брестская крепость», написанной Сергеем Смирновым. Смирнова иногда называют «писателем одной темы» - все его произведения посвящены восстановлению памяти о незаслуженно забытых героях. Именно благодаря Сергею Смирнову Брестская крепость стала именем нарицательным, ведь в первые послевоенные годы её оборона не выделялась в какое-то отдельное событие - самое начало войны считалось одной большой неудачей и заострять на нём внимание не приветствовалось.

Итак, Иван Зубачёв был не из тех, кому перевод на более тихую и сытую должность приносит моральное удовлетворение. Продвижение по карьерной лестнице служило для него, скорее, источником досады, он добивался совсем не этого. Всё изменилось в одночасье. Утром 22 июня 1941 года он был дома с семьёй - последний раз в своей жизни. Под начавшимся на рассвете бешеным обстрелом Зубачёв пробился в Брестскую крепость и возглавил оборону на своём участке.

Брестская крепость состояла из Цитадели и трёх защищающих её укреплений: Волынского, Тереспольского и Кобринского. Утреннее нападение сразу же серьёзно нарушило связи между укреплениями. Зубачёв был в Цитадели - самой небольшой по площади части крепости, но отличавшейся наибольшей концентрацией личного состава и материальных средств. 22 июня защитники Цитадели отбивали атаки превосходящих сил противника, 23 июня фашисты уже не пошли на штурм, но держали под прицелом все подходы к воде. Жажда в крепости становилась невыносимой. 24 июня в казарме 33-го инженерного полка у Брестских (Трёхарочных) ворот состоялось совещание командиров и политработников. Именно там и был составлен знаменитый приказ №1, из которого историки узнали фамилию Зубачёва.

Приказом утверждалось создание сводной боевой группа Цитадели, которую возглавил капитан Иван Зубачёв. Его заместителем был назначен полковой комиссар Ефим Фомин. «Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость. Говорят, Зубачёв с необычайной горячностью выступил против того, чтобы уходить. «Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, - доказывал он. - Не может быть, чтобы наши ушли далеко - они вернутся вот-вот, и, если мы оставим крепость, её снова придётся брать штурмом. Что мы тогда скажем нашим товарищам и командованию?». Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение советских войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из «приказа №1», - написанного, как недавно подтвердила графологическая экспертиза, рукой Зубачёва, - вычеркнули слова: «Для немедленного выхода из крепости». Решено было продолжать оборону центральной Цитадели, и Зубачёв стал её главным организатором и руководителем.

Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт ушёл далеко, и рассчитывать на освобождение из осады нельзя. Планы пришлось изменить - гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и Зубачёв стал таким же энергичным организатором боёв на прорыв, хотя они и не приносили успеха, - враг имел слишком большой перевес в силах. «Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, - решительный, горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар, смелый порыв и трезвый расчёт, воля и ум обороны. Их почти всегда видели вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и обсуждённым решением», - писал Сергей Смирнов в «Брестской крепости».

Не повлияла ли неприязнь Зубачёва к своей недавней «завхозной» должности на его решимость держать оборону крепости вместо того, чтобы прорваться к своим? Но «свои» уже давно отступили на восток и были недосягаемы, Брестская крепость оказалась в глубоком вражеском тылу и в донесениях гитлеровцев числилась уже сданной. Прорыв оказался невозможен. Советские войска возьмут Брест лишь три года спустя. В конце июня 1941 года фашистам удалось разрушить ту часть казармы, где размещался штаб обороны. Многие защитники крепости, в том числе Зубачёв и Фомин, уже раненые в предыдущие дни, попали под обвал и были захвачены в плен. Ефима Фомина расстреляли сразу же (его выдал предатель), Иван Зубачёв остался неузнанным, и был отправлен в немецкий лагерь для военных Хаммельбург.

В книге «Брестская крепость» рассказывается о встрече Петра Гаврилова, героически оборонявшего другой участок Брестской крепости - Восточный форт. Гаврилов после тяжёлого ранения в страшном истощении также попал в плен и лагере случайно встретился с Зубачёвым: «От одного из пленных Гаврилов узнал, что Зубачёв содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил подозвать его к проволоке. Зубачёв пришёл, и эти два человека, старые коммунисты, участники Гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные, измождённые, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь слёзы Гаврилов сказал: - Да, Зубачёв, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и его заместитель - оба оказались в плену. В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов заметил, что Зубачёв идёт с трудом - он, видимо, был истощён до крайности и болен. А ещё позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно, что Зубачёв заболел в плену туберкулёзом, умер в 1944 году и был похоронен там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей жизни».

На сегодняшний день имя Зубачёва носят улицы в Бресте, Минске, а также Луховицах. Среди рязанцев имя земляка, возглавлявшего оборону Брестской крепости, совершенно не на слуху.

В 6 и 7 залах рассказывается о боях в центральной части крепости-Цитадели. .Это укрепление явилось самым крупным узлом обороны. В первый день войны здесь сложились отдельные боевые группы, объединившие бойцов в командиров из разных частей.
В 6-м зале экспозиция рассказывает о событиях в районе Холмских ворот, создании штаба обороны крепости и боях у Брестских ворот, об обороне здания Белого дворца.
По обе стороны от Холмских ворот, в расположении 84-го стрелкового полка, в ночь на 22 июня находились две стрелковые роты, минометная рота, рота противовоздушной обороны, транспортная рота, музыкантский взвод, санчасть и ветслужба. Большая часть личного состава полка находилась вместе с командиром майором Дородных Семеном Капитоновичем и начальником штаба капитаном Великом Алексеем Даниловичем за пределами крепости. В казарме полка в эту ночь был заместитель командира по политчасти полковой комиссар Фомин Ефим Моисеевич, недавно прибывший в часть и живший в общежитии при штабе.
В экспозиции помещен скульптурный портрет полкового комиссара Фомина Ефима Моисеевича, исполненный скульптором А. Глебовым.


С началом боевых действий штурмовая группа 45-й дивизии гитлеровцев, следуя за артиллерийским огневым валом, прорвалась через Тереспольское укрепление, захватила мост и вступила в Цитадель. Им удалось занять стоявшие в центре здания красноармейского клуба (бывшая церковь) и столовой командного состава. Отсюда фашисты начали продвигаться к Холмским и Брестским воротам. Утром 22 июня от Холмских ворот в направлении красноармейского клуба комиссар Фомин организовал одну из первых контратак. В рядах контратакующих были лейтеиаит Кочин Леонид Александрович, заместитель политрука Мухин Петр Иванович, сержант Бабаларян Анют Самсонович, рядовой Дедечкии Николай Семенович и многие другие. На стендах - фотографии некоторых участников контратаки, а также оружие, предметы снаряжения, личные вещи, найденные при раскопках у Холмских ворот.
Эту контратаку поддержали воины других частей. И гитлеровцы не выдержали натиска. Часть из них была уничтожена, остальные отброшены к зданиям клуба и столовой и здесь закрепились. Враг понес большие потери.
Большой интерес представляет многоплановая работа брестского самодеятельного художника резчика по дереву Юрия Чернева "Первый час войны" (Бой у Холмских ворот).
Первая победа подняла боевой дух наших воинов, вселила в них уверенность. Полковой комиссар Фомин разместил свой командный пункт возле здания Инженерного управления, приказал радистам связаться со штабом дивизии. Но в наушниках слышалась лишь немецкая речь. И тогда в эфир полетело открыто: "Я - крепость. Я - крепость. Ведем бой..."
В экспозиции можно увидеть осколки авиабомбы, разбитую радиостанцию, винтовку. Все это было обнаружено в 1958 году при раскопках руин Инженерного управления, рядом с останками воина. Имя его не удалось установить. На стенде экспонируются портреты радистов 84-го стрелкового полка, погибших в боях у Холмских ворот, рядовых Лебедева Василия Петровича, Макатрова Гавриила Гавриловича, Цибули Владимира Алексеевича.

Рядом портрет старшины роты связи сержанта Михайловского Бориса Николаевича. В мирное время он был замечательным мастером своего дела, дисциплинированным и исполнительным воином. Смелость и отвагу проявил он в боях в крепости и позже, будучи комиссаром партизанского отряда имени А. В. Суворова Пинского соединения. Б. Н. Михайловский погиб в марте 1943 года. Советское правительство высоко оценило его заслуги, наградив посмертно орденом Красной Звезды и медалью "Партизану Отечественной войны" I степени.
Гитлеровцы усилили атаки, вводили в бой резервы и начали теснить воинов 84-го стрелкового полка. Полковой комиссар Фомин 24 июня 1941 года перенес свой командный пункт в район Брестских ворот. К воротам примыкала казарма 455-го стрелкового и 33-го инженерного полков, в которых накануне войны находились лишь отдельные подразделения. В экспозиции помещены фотографии организаторов обороны на этом участке: старшего лейтенанта Щербакова Николая Федоровича, лейтенанта Виноградова Анатолия Александровича и политрука Кошкарова Петра Павловича.
У Брестских ворот полковой комиссар Фомин встретился с заместителем командира 44-го стрелкового полка капитаном Зубачевым Иваном Николаевичем, возглавлявшим боевые действия в северо-западной части Цитадели. Член партии с 1918 года, кадровый командир, участник гражданской войны и боев с белофиннами капитан Зубачев был человеком твердым, волевым.

Командиры решили создать единое командование и штаб обороны крепости. 24 июня во второй половине дня в каземате у Брестских ворот состоялось совещание командиров и политработников, на котором был объявлен приказ № 1. Командиром сводной группы назначался капитан Зубачев, его заместителем - полковой комиссар Фомин, начальником штаба старший лейтенант Семененко Александр Иванович. В связи с тем, что старший лейтенант Семененко на время отсутствия капитана Зубачева руководил обороной в северо-западной части Цитадели, обязанности начальника штаба исполнял лейтенант Виноградов, чьей рукой и был написан исторический приказ.
Экспозиция, посвященная созданию штаба обороны, открывается картиной художника П. Кривоногова "Совещание командиров". Здесь же посетители видят Приказ № 1 (муляж), портреты руководителей обороны, их боевые награды, фотокопии их довоенных партийных и служебных характеристик, выписки из произведений В. И. Ленина, сделанные полковым комиссаром Фоминым, часы капитана Зубачева.

Приказ № I был найден в ноябре 1950 года при разборке завалов казармы у Брестских ворот среди останков 34 советских воинов в планшете неопознанного командира. Подлинник находится в Центральном музее Вооруженных Сил СССР. Здесь же на останках рядового Федора Исаева, писаря штаба 84-го стрелкового полка, обнаружено шефское знамя полка. Оно было вручено части в 1921 году Исполкомом Коминтерна. Комсомолец Федор Исаев, выполняя приказ комиссара Фомина, ценой жизни спас бесценную реликвию. В витрине выставлены знамя и фотография Ф. Д. Исаева.
Рядом экспонируются медальоны воинов, найденные в руинах. К сожалению, время не сохранило все вложенные в них записки. Один из десяти принадлежал рядовому Фролову Николаю Николаевичу. Нельзя без волнения читать последние в жизни воина строки: "Передайте Фроловой А. Ф., бой начался 22-го в 4 утра 41 года, г. Калинин, Калининская обл., 1-я Беговая, д. 52, кв. I". Экспонируется фотография Фролова - ученика 4 класса, присланная его братом. Другие не сохранились. Записка П. И. Фролова - один из немногих рукописных документов, найденных в крепости.
И хотя командованию сводной группы не удалось объединить руководство боями на всей территории крепости, штаб сыграл большую роль в активизации боевых действий. В своей деятельности он опирался на партийную организацию. Коммунисты и комсомольцы были на самых опасных и решающих участках. Личным примером сплачивали они защитников крепости. Душой партийной организации был полковой комиссар Фомин.
По приказу капитана Зубачева 26 июня в 12.00 передовой отряд сражавшихся численностью до 120 человек во главе с лейтенантом Виноградовым пошел на прорыв через Брестские ворота по мосту, чтобы выйти из окружения. За ним должны были следовать остальные. Ценой больших потерь сквозь вражеское кольцо пробились лишь небольшие группы. В целом попытка прорыва не дала желаемых результатов, так как крепость была окружена плотным кольцом вражеских войск. Оставшиеся в Цитадели продолжали стойко обороняться. Не хватало боеприпасов и медикаментов. Берегли каждый патрон, каждую гранату и яростными контратаками вновь и вновь отбрасывали фашистов. В последние дни июня здесь, как и на других участках обороны крепости, бои приняли еще более напряженный характер.

В музее экспонируется фрагмент перил моста через Мухавец у Брестских ворот. Они были сняты в 1961 году во время реставрации моста. 60 осколочных и пулевых пробоин свидетельствуют о высокой плотности огня на этом участке.
29-30 июня гитлеровцы, вызвав бомбардировочную авиацию и подтянув тяжелую артиллерию, предприняли генеральный штурм крепости. В это время был разгромлен штаб обороны. Раненые и контуженые капитан Зубачев и комиссар Фомин были обнаружены врагом в завалах казармы и пленены. Ефима Моисеевича Фомина гитлеровцы расстреляли у Холмских ворот. Стойкий коммунист, не склонивший головы перед врагом, посмертно награжден орденом Ленина. Иван Николаевич Зубачев погиб в 1944 году в лагере Хаммельбург. Родина оценила заслуги своего верного сына, посмертно наградив орденом Отечественной войны I степени. Именами И. Н. Зубачева и Е. М. Фомина названы улицы в Бресте и Минске.

После падения штаба обороны борьба не прекратилась. Боевые действия в последующие дни носили очаговый характер. Советские воины продолжали самоотверженно и упорно сражаться на отдельных участках в Цитадели, в Восточном форту, на Восточных валах.
Несколько экспозиционных стендов рассказывают о боевых действиях в районе Белого дворца. Здесь продолжали борьбу с врагом воины 75-го отдельного разведывательного батальона, группа курсантов полковой школы 455-го стрелкового полка, отдельные группы воинов из 84-го стрелкового и 33-го инженерного полков во главе с лейтенантом коммунистом Нагаем Аркадием Максимовичем и секретарем комсомольского бюро батальона рядовым Шугуровым Алексеем Климентьевичем. Взаимодействуя с другими группами, воины долгое время срывали попытки врага ворваться в Цитадель со стороны реки Мухавец.
На одном из стендов помещены фотографии А. М. Нагая и А. К. Шугурова. Лейтенант Нагай - человек железной воли и удивительного хладнокровия. Будучи раненным, он не раз водил бойцов в атаки. Площадь вокруг Белого дворца была усеяна трупами вражеских солдат.

Комсомольский вожак 75-го разведбатальона Шугуров находился всегда там, где создавалось угрожающее положение, умел найти к каждому бойцу особый подход, приободрить растерявшегося в трудную минуту.
На другом стенде - портреты старшины Михайлова Ивана Николаевича и младшего сержанта Шеева Ивана Филипповича, воинов разведывательного батальона. Они охраняли знамя части, штабные документы и погибли во время вражеской бомбардировки здания штаба батальона.
Во время генерального штурма крепости сотни снарядов и бомб обрушились на Цитадель, разрушая уцелевшие здания. Бомба пробила Белый дворец. Охваченное огнем, рухнуло перекрытие второго этажа. Но и после этого здесь продолжались упорные бои.
При раскопках руин Белого дворца обнаружены останки 132 погибших советских воинов. На останках одного из них найден солдатский медальон. На пожелтевшем от времени листке прочли: "Гилев Константин Прокопьевич, г. Шадринск Челябинской обл.". Так спустя много лет стало известно имя еще одного защитника Цитадели. В витрине вместе с портретом рядового Гилева бережно хранятся его личные вещи, переданные родителями. Посетители подолгу стоят у витрины с кирпичами, на которых нацарапана надпись: "Умираем не срамя...", оставленная неизвестным героем на стене подвала Белого дворца. Рядом станковый пулемет "максим", стреляные гильзы, предметы снаряжения, найденные во время раскопок.

Во время обороны Белого дворца погибли также коммунисты младший лейтенант Рашевский Александр Сидорович и сержант Потапенков Петр Михайлович, комсомольцы лейтенант Галустьянц Мкыртыч Амбарцумович, старший сержант Васильев Павел Васильевич. Их фотографии в экспозиции зала.
В жесточайших схватках с врагом в Цитадели показали себя достойными сынами нашей многонациональной Родины политрук Макаренко Лаврентий Яковлевич, лейтенанты Киреев Дмитрий Павлович и Гурчак Лев Сергеевич, старшина Мейер Вячеслав Эдуардович, рядовые Агагулян Аршавир Арзуменович, Калугин Василий Кириллович, Салгереев Хасан Сапович, сержант Загришев Иван Иванович, рядовой Рудковский Владимир Максимович. Их портреты экспонируются.
В зале выставлена картина художника Н. Бута "Брест, 1941 г.". На ней запечатлена одна из последних контратак защитников крепости. Бойцы окруженного гарнизона в стремительном движении поднялись на смертный бой с врагом.

Ныне Московская область

Ива́н Никола́евич Зубачёв ( -) - советский офицер, капитан, руководитель обороны Цитадели Брестской крепости .

Память

  • Улица и переулки Зубачёва в Минске .
  • Улица Зубачева в Бресте.
  • Улица Зубачева городе Луховицы Московской области.
  • Кроме того, в селе Подлесная Слобода Луховицкого района установлен памятник Зубачёву.

В кино

2010 - в фильме "Брестская крепость " его сыграл актер Сергей Цепов.

2010 - документально-игровой фильм Алексея Пивоварова "Брест. Крепостные герои" (НТВ)

Напишите отзыв о статье "Зубачёв, Иван Николаевич"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Зубачёв, Иван Николаевич

Наполеон тотчас заметил то, что они делали, и догадался, что они были еще не готовы. Он не захотел лишить их удовольствия сделать ему сюрприз. Он притворился, что не видит господина Боссе, и подозвал к себе Фабвье. Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча, то, что говорил Фабвье ему о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль – быть достойными своего императора, и один страх – не угодить ему. Результат сражения был печальный. Наполеон делал иронические замечания во время рассказа Fabvier, как будто он не предполагал, чтобы дело могло идти иначе в его отсутствие.
– Я должен поправить это в Москве, – сказал Наполеон. – A tantot, [До свиданья.] – прибавил он и подозвал де Боссе, который в это время уже успел приготовить сюрприз, уставив что то на стульях, и накрыл что то покрывалом.
Де Боссе низко поклонился тем придворным французским поклоном, которым умели кланяться только старые слуги Бурбонов, и подошел, подавая конверт.
Наполеон весело обратился к нему и подрал его за ухо.
– Вы поспешили, очень рад. Ну, что говорит Париж? – сказал он, вдруг изменяя свое прежде строгое выражение на самое ласковое.
– Sire, tout Paris regrette votre absence, [Государь, весь Париж сожалеет о вашем отсутствии.] – как и должно, ответил де Боссе. Но хотя Наполеон знал, что Боссе должен сказать это или тому подобное, хотя он в свои ясные минуты знал, что это было неправда, ему приятно было это слышать от де Боссе. Он опять удостоил его прикосновения за ухо.
– Je suis fache, de vous avoir fait faire tant de chemin, [Очень сожалею, что заставил вас проехаться так далеко.] – сказал он.
– Sire! Je ne m"attendais pas a moins qu"a vous trouver aux portes de Moscou, [Я ожидал не менее того, как найти вас, государь, у ворот Москвы.] – сказал Боссе.
Наполеон улыбнулся и, рассеянно подняв голову, оглянулся направо. Адъютант плывущим шагом подошел с золотой табакеркой и подставил ее. Наполеон взял ее.
– Да, хорошо случилось для вас, – сказал он, приставляя раскрытую табакерку к носу, – вы любите путешествовать, через три дня вы увидите Москву. Вы, верно, не ждали увидать азиатскую столицу. Вы сделаете приятное путешествие.
Боссе поклонился с благодарностью за эту внимательность к его (неизвестной ему до сей поры) склонности путешествовать.
– А! это что? – сказал Наполеон, заметив, что все придворные смотрели на что то, покрытое покрывалом. Боссе с придворной ловкостью, не показывая спины, сделал вполуоборот два шага назад и в одно и то же время сдернул покрывало и проговорил:
– Подарок вашему величеству от императрицы.
Это был яркими красками написанный Жераром портрет мальчика, рожденного от Наполеона и дочери австрийского императора, которого почему то все называли королем Рима.
Весьма красивый курчавый мальчик, со взглядом, похожим на взгляд Христа в Сикстинской мадонне, изображен был играющим в бильбоке. Шар представлял земной шар, а палочка в другой руке изображала скипетр.
Хотя и не совсем ясно было, что именно хотел выразить живописец, представив так называемого короля Рима протыкающим земной шар палочкой, но аллегория эта, так же как и всем видевшим картину в Париже, так и Наполеону, очевидно, показалась ясною и весьма понравилась.
– Roi de Rome, [Римский король.] – сказал он, грациозным жестом руки указывая на портрет. – Admirable! [Чудесно!] – С свойственной итальянцам способностью изменять произвольно выражение лица, он подошел к портрету и сделал вид задумчивой нежности. Он чувствовал, что то, что он скажет и сделает теперь, – есть история. И ему казалось, что лучшее, что он может сделать теперь, – это то, чтобы он с своим величием, вследствие которого сын его в бильбоке играл земным шаром, чтобы он выказал, в противоположность этого величия, самую простую отеческую нежность. Глаза его отуманились, он подвинулся, оглянулся на стул (стул подскочил под него) и сел на него против портрета. Один жест его – и все на цыпочках вышли, предоставляя самому себе и его чувству великого человека.

В довоенной квартире Зубачевых, в одном из домов комсостава, стоявших у

входа в крепость, висела на стене уже слегка пожелтевшая фотография,

изображающая четверых чубатых красноармейцев в лихо заломленных набок,

измятых фуражках с красными звездами и во френчах явно трофейного

происхождения. В одном из этих бойцов - весело и простодушно улыбающемся

кряжистом парне с большими сильными руками, которые далеко высовывались из

коротких рукавов френча, - можно было лишь с трудом узнать хозяина дома,

капитана Ивана Николаевича Зубачева.

Больше двадцати лет было тогда этой фотографии - памяти о том времени,

когда крестьянский сын Иван Зубачев из маленького подмосковного села близ

Луховиц ушел добровольцем на фронт гражданской войны и сражался на Севере

против американских и английских интервентов. Эти двадцать лет недаром

положили на простодушное, открытое лицо полуграмотного крестьянского парня

отпечаток ума и воли, твердого характера и богатого жизненного опыта -

слишком многое вместилось в них. От рядового бойца, коммуниста, вступившего

в ряды партии там, на фронте, до секретаря волостного, а потом Коломенского

уездного партийного комитета и до кадрового командира Красной Армии,

руководившего стрелковым батальоном в боях на финском фронте, - таков был

путь, пройденный за эти годы Иваном Зубачевым.

Третий батальон 44-го стрелкового полка во главе с капитаном Зубачевым

на Карельском перешейке показал себя как вполне надежное боевое

подразделение, а сам комбат пользовался среди товарищей славой волевого и

решительного командира. Строгий и требовательный во всем, что касалось

службы, Зубачев в то же время был по-дружески прост и душевен в обращении с

бойцами, а перед начальством не робел и всегда держал себя достойно и

независимо.

Всем в дивизии был памятен случай, который произошел с ним на осенних

учениях 1940 года. Учения эти происходили в приграничных районах, и на них

съехалось все армейское начальство во главе с командующим армией генералом

В. И. Чуйковым, впоследствии прославленным героем битвы на Волге и одним из

крупных полководцев Великой Отечественной войны, 44-й полк под командованием

Гаврилова получил тогда высокую оценку и вышел на первое место в 42-й

Это было в последний день, когда учения уже подходили к концу. Шло

показательное наступление на высоту, занятую условным противником. Стоя на

пригорке вместе со своим, заместителем и старшим адъютантом батальона,

Зубачев пристально следил за ходом наступления. Он только что отдал

приказание развернуть батальон в боевой порядок и сейчас сердито выговаривал

старшему адъютанту за то, что роты, по его мнению, продвигаются недостаточно

энергично. Поглощенный тем, что происходит в цепях стрелков, Зубачев не

заметил, как сзади, с гребня высокого холма, откуда группа командиров верхом

на конях наблюдала всю картину условного боя, в его сторону поскакали два

всадника. Он обернулся, лишь когда услыхал топот копыт за спиной.

Передний всадник, в кожаной куртке без знаков различия и в простой

командирской фуражке, круто осадил коня около капитана.

Почему рано развернули батальон?! - раздраженно закричал он.

Зубачев решил, что этот верховой - кто-то из командиров штаба дивизии,

по собственной инициативе вздумавший проявить свою власть и вмешаться в

действия комбата. И без того раздосадованный медлительностью атакующих рот,

капитан был выведен из себя замечанием незнакомого командира.

Не мешайте командовать батальоном! - твердо, со злостью в голосе

сказал он. - Я здесь хозяин и за все отвечаю перед командованием. Ступайте

отсюда прочь!

В тот же момент статная горячая лошадь незнакомца затанцевала на месте,

и всадник нагнулся, чтобы успокоить коня. При этом движении в вороте его

кожанки показалась петлица с генеральским ромбом. Зубачев и его товарищи

тотчас же догадались, что перед ними командующий армией генерал Чуйков.

Виноват, товарищ генерал, - поспешно проговорил Зубачев. - Я не видел

ваших знаков различия.

Он стоял вытянувшись, но без страха и смущения глядел в лицо

командарма, готовый к разносу, который сейчас должен последовать. Но Чуйков

неожиданно улыбнулся широко и добродушно.

Правильно, капитан! - с ударением сказал он. - Ты здесь хозяин и

никогда не позволяй незнакомым людям вмешиваться в твое дело. А батальон

все-таки развернул рановато. Надо было чуть-чуть выждать.

И, повернув коня, он поскакал обратно, сопровождаемый адъютантом. Уже

на командном пункте, спрыгнув с лошади, Чуйков сказал командиру дивизии

генералу Лазаренко:

С характером этот ваш комбат. Отбрил меня начисто. Ничего, я люблю

волевых людей. Человек волевой - командир боевой!

Эти слова командарма стали известны всей дивизии, и за Зубачевым еще

больше упрочилась репутация человека твердого и прямодушного.

Вскоре после осенних учений в войсках с огорчением узнали, что В. И.

Чуйков отозван в штаб округа, где получил новое назначение, а на его место

прибыл другой генерал. А еще несколько месяцев спустя 42-я дивизия из района

Березы-Картузской, где она стояла, была переведена в окрестности Бреста и в

Брестскую крепость. Там, в крепости, капитан Зубачев тоже получил новое

назначение - майор Гаврилов выдвинул его на должность своего заместителя по

хозяйственной части.

Всегда дисциплинированный и исполнительный, Зубачев с головой

погрузился в хлопотливые дела снабжения полка боеприпасами, продовольствием,

фуражом, обмундированием. Новая должность считалась более высокой и давала

известные материальные преимущества. Да и нелегко было капитану в его сорок

четыре года командовать батальоном. И все же душа у него решительно не

лежала к хозяйственной деятельности. Уже вскоре он пришел к комиссару полка

Артамонову.

Не выходит из меня интенданта, товарищ комиссар, - признался он. - Я

же строевой командир по натуре. Поговорите с майором, чтобы отпустил назад,

в батальон.

А Гаврилов только отшучивался, но назад не отпускал. И не знал Иван

Николаевич Зубачев, при каких обстоятельствах суждено ему снова вернуться к

своей привычной командирской работе - уже в страшных условиях окруженной

врагом и сражающейся насмерть Брестской крепости.

Впервые фамилия Зубачева стала известна нам из обрывков "Приказа э 1",

найденных в развалинах крепости. Вскоре после этого оказалось, что в

местечке Жабинке Брестский области живет вдова капитана - Александра

Андреевна Зубачева. От нее были получены фотографии героя и биографические

сведения о нем. Но рассказать что-либо о действиях Зубачева в дни обороны

крепости она, конечно, не могла: капитан с первыми взрывами поспешил к

бойцам, даже не успев попрощаться с семьей - женой и двумя

подростками-сыновьями. Они не знали о нем больше ничего.

Только в 1956 году в одном из колхозов близ города Вышнего Волочка

Калининской области был обнаружен участник обороны, в прошлом лейтенант, а

ныне пенсионер, Николай Анисимович Егоров, который в первые часы войны

находился в крепости вместе с Зубачевым. От него мы узнали, куда попал

капитан после того, как ушел из дому.

Н. А. Егоров был в свое время старшим адъютантом того самого батальона,

которым командовал Зубачев, но весной 1941 года он получил назначение на

должность помощника начальника штаба полка. Война застала его на своей

квартире в деревне Речице, рядом с Брестской крепостью. Услышав взрывы,

Егоров наскоро оделся, схватил пистолет и побежал в штаб полка.

Ему удалось благополучно проскочить северные входные ворота крепости и

мост через Мухавец, находившийся под сильным артиллерийским и пулеметным

обстрелом. Но, едва вбежав в правый туннель трехарочных ворот, он почти

столкнулся с тремя немецкими солдатами в касках. Они неожиданно появились со

стороны крепостного двора. На бегу вскинув автомат, первый солдат крикнул

лейтенанту: "Хальт!"

В правой стене туннеля была дверь. Егоров трижды выстрелил из пистолета

в набегавших врагов и метнулся туда. Вслед ему под сводами туннеля

прогремела очередь.

Помещение, куда вбежал Егоров, было кухней 455-го полка. Большую часть

его занимала широкая кухонная плита. Одним прыжком лейтенант кинулся в

дальний угол комнаты и присел за плитой, низко пригнувшись. Это было сделано

вовремя - следом за ним в кухню влетела немецкая граната и разорвалась

посреди помещения. Плита защитила Егорова от взрыва - он остался невредимым.

Немцы не решились войти в помещение, и он слышал, как они, стуча сапогами,

Немного переждав, он поднялся. В стене кухни была дверь в соседнюю

комнату. Он вошел туда и увидел открытый люк, ведущий в подвал. Из подвала

доносился приглушенный говор. Он начал спускаться по крутой лестничке, и

командира - капитана Зубачева.

Вместе с Зубачевым в подвале оказались какой-то старшина и несколько

бойцов. Егоров принялся расспрашивать капитана об обстановке. Но тот

откровенно признался, что сам еще ничего не знает и всего несколько минут

назад прибежал сюда из дому.

Вот кончится артподготовка, пойдем отбивать фашистов, и все станет

В помещение над подвалом, видимо, попал зажигательный снаряд. Оно

горело, и дым начал проникать вниз. Стало трудно дышать.

Единственное окно подвала, выходившее на берег Мухавца около самого

моста, было забито досками. Бойцы принялись отдирать их. И как только окно

открылось и в подвал хлынул свежий воздух, все услышали совсем близко

торопливый говор немцев. Враги были где-то рядом.

Зубачев подошел к окну, внимательно прислушался.

Это, верно, под мостом, - сказал он. - Похоже, что они разговаривают

по телефону.

Он осторожно выглянул из этого маленького окошка, находившегося на

уровне земли. В самом деле, в нескольких метрах правее, на откосе берега,

круто спускающемся к реке, под настилом моста, у полевого телефона лежали

два гитлеровских солдата. Красная нитка провода уходила под воду и на том

берегу тянулась куда-то в сторону расположения 125-го полка. Видимо, это

были немецкие диверсанты, еще ночью установившие здесь аппарат и теперь

корректировавшие огонь врага по крепости.

Надо сейчас же снять их, - сказал Зубачев. - Егоров, бери двух бойцов

и заходи с той стороны моста. Ты, старшина, с двумя людьми атакуешь отсюда.

Подползайте ближе и, как только Егоров свистнет, врывайтесь под мост!

Немцы, казалось, чувствовали себя в полной безопасности. Увлеченные

телефонным разговором, они не заметили, как Егоров и старшина в

сопровождении красноармейцев подползли к ним с обеих сторон. Потом Егоров

вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул, и все кинулись вперед. Немцы

даже не успели схватить своих автоматов, лежавших возле них на траве.

Телефонисты были мгновенно уничтожены, провода оборваны и аппарат брошен в

реку. Но артиллерия врага тут же среагировала на это внезапное прекращение

связи, и огонь по мосту сразу усилился. Неся с собой трофейные автоматы,

Егоров с бойцами кинулись к окну и спустились в подвал.

Немного позже, когда огонь врага стал ослабевать, Зубачев вывел людей

наверх. Отправив одного из бойцов на разведку в сторону 84-го полка, он

обернулся к Егорову.

Пробирайся назад через мост к нашим домам комсостава, - приказал он.

Возможно, майор Гаврилов и комиссар еще там. Если не найдешь их, установи

связь с подразделениями, которые там дерутся, и возвращайся сюда. Встретимся

около штаба или в полковой школе - я иду туда.

Час спустя Егоров с трудом добрался до района домов комсостава. Не

найдя там никого, он в конце концов пришел на участок у восточных ворот, где

сражались под командованием Нестерчука артиллеристы 98-го противотанкового

дивизиона. Вернуться оттуда он уже не смог - немцы вышли к мосту через

Мухавец и отрезали путь в цитадель. А на другой день он был тяжело ранен и

уже не встретился с Зубачевым.

Судя по всему, в первый и второй день обороны капитан Зубачев сражался

по другую сторону трехарочных ворот, в казармах 33-го инженерного полка,

куда в это время уже перешли основные силы группы Фомина. Именно тогда в

одном из подвалов этих казарм во время бомбежки собрались на совещание

командиры и был написан "Приказ э 1".

Здесь, на совещании, среди командиров возник спор, что должен делать

гарнизон: пробиваться сквозь кольцо врага к своим или оборонять крепость.

Говорят, Зубачев с необычайной горячностью выступил против того, чтобы

уходить. "Мы не получали приказа об отходе и должны защищать крепость, -

доказывал он. - Не может быть, чтобы наши ушли далеко - они вернутся

вот-вот, и, если мы оставим крепость, ее снова придется брать штурмом. Что

мы тогда скажем нашим товарищам и командованию? "

Он говорил с такой решительностью, с такой верой в скорое возвращение

наших войск, что убедил остальных командиров, и по его настоянию из "Приказа

э 1" вычеркнули слова: "Для немедленного выхода из крепости". Решено было

продолжать оборону центральной цитадели, и Зубачев стал ее главным

организатором и руководителем.

Правда, уже вскоре и он, и Фомин, и другие командиры поняли, что фронт

ушел далеко и нельзя рассчитывать на освобождение из осады. Планы пришлось

изменить - гарнизон теперь предпринимал попытки вырваться из кольца, и

Зубачев стал таким же энергичным организатором боев на прорыв, хотя они и не

приносили успеха, - враг имел слишком большой перевес в силах.

Капитан особенно подружился в эти дни с Фоминым. Такие разные по

характеру, они как бы дополняли друг друга, эти два человека, - решительный,

горячий, боевой командир и вдумчивый, неторопливый, осторожный комиссар,

смелый порыв и трезвый расчет, воля и ум обороны. Их почти всегда видели

вместе, и каждое новое решение командования было их совместным обдуманным и

обсужденным решением. Даже ранены они были одновременно: Фомин - в руку, а

Зубачев - в голову, когда немецкая граната, влетевшая в окно, разорвалась в

помещении штаба. А два дня спустя оба - и командир и комиссар - вместе

попали в плен, придавленные обвалом с группой своих бойцов. Но если Фомин,

выданный предателем, был тут же расстрелян, то Зубачев остался неузнанным, и

его с бойцами отправили в лагерь.

О дальнейшей судьбе Зубачева мне удалось узнать, лишь когда был найден

майор Гаврилов. Оказалось, что он встретился со своим бывшим заместителем в

1943 году в офицерском лагере Хаммельсбурге в Германии. От одного из пленных

Гаврилов узнал, что Зубачев содержится в соседнем блоке лагеря, и попросил

подозвать его к проволоке.

Зубачев пришел, и эти два человека, старые коммунисты, участники

гражданской войны, боевые советские командиры, сейчас измученные,

изможденные, оборванные и униженные выпавшей им судьбой, стояли по обе

стороны колючей проволоки и, глядя друг на друга, горько плакали. И сквозь

слезы Гаврилов сказал:

Да, Зубачев, не оправдали мы с тобой своих должностей. И командир и

его заместитель - оба оказались в плену.

В это время появился часовой, и им пришлось разойтись. Гаврилов

заметил, что Зубачев идет с трудом - он, видимо, был истощен до крайности и

А еще позднее от одного бывшего узника Хаммельсбурга стало известно,

что Зубачев заболел в плену туберкулезом, умер в 1944 году и был похоронен

там, в лагере, своими товарищами-пленными. Только год не дожил он до той

победы, в которую так верил с первых часов войны и до последних дней своей

Итак, общего руководства обороной крепостью не было и быть не могло. Гаврилов командовал в северной части крепости, Зубачев и Фомин - на Центральном острове. Кроме того, были пограничники, сражавшиеся на Западном острове, группа Потапова, сражавшаяся у Тереспольских ворот и в расположении 333-го полка, группа Бытко и много разрозненных групп, которые не идентифицированы.

22 июня осуществить план вывода войск из крепости на назначенные по мобилизационному плану рубежи южнее г. Брест пытался майор Петр Гаврилов, командир 44-го полка, но смог направить в заданный район лишь около 40 человек, после чего был вынужден остаться в крепости и организовать оборону в треугольнике между т.н. "Восточным и Западным фортами" (названия даны немцами) и Северными воротами.

Его группа сражалась в изоляции от остальных очагов обороны, тем не менее, Гаврилов разбил своих солдат (около 400 человек из разных подразделений) на 3 роты и организовал устойчивую оборону всех трех пунктов. Контролировался даже внешний вал крепости, на участке действовала телефонная связь, имелась артиллерия (2 зенитных орудия), подбившая, как минимум, 1 танк. Главным очагом обороны стал т.н. "Восточный форт". К концу дня 22 июня немцы первый раз бомбили форт с воздуха, уничтожив запас артиллерийских снарядов.

23 июня немцы разрезали группу Гаврилова пополам, заставив его отвести солдат, оборонявших внешний вал и Северные ворота в Восточный форт. Западный форт остался в изоляции и отдельные сооружения, занятые солдатами сводной роты, организованной майором Гавриловым для обороны Западного форта 22 июня, сражались даже после того, как пал Восточный форт. В частности, когда майор Гаврилов, после гибели гарнизона Восточного форта, пытался прорваться из крепости, преследовавших его немцев расстрелял из пулемета солдат из Западного форта, оставшийся неизвестным.

24-25 июня гарнизон Восточного форта отбивал атаки немцев, подорвав танк, вошедший в форт. Гаврилов переподчинил себе прорывавшихся в северную часть крепости пограничников и счетверенным зенитным пулеметом командовал (после гибели зенитчиков) расчет из солдат-пограничников.

27 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. В течение 24-27 июня немцы неоднократно пытались выкурить защитников форта, кидая дымовые гранаты. Приходилось сражаться в противогазах и выдавать противогазы или мокрые повязки всем нон-комбатантам.

28 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. Немцы обстреливали форт из танков, подтянули на прямую наводку 88-мм. зенитное орудие, но его обстрел также не дал результата. Было принято решение вызвать авиацию. Майор Гаврилов приказывает семьям военнослужащих покинуть форт. Из женщин в форту остались только военфельдшер Раиса Абакумова и ее мать.

29 июня Оборона продолжалась. Попыток прорыва не было. С 8:00 немцы бомбили форт 500-килограммовыми бомбами, обстреливали из танков и зениток. Но гарнизон сопротивлялся. Была сброшена бомба весом в 1800 кг., которая нанесла ошеломляющие потери защитниками форта, в т.ч. уничтожила зенитный пулемет, являвшися наиболее мощным огневым средством защитников форта.

30 июня Немцы пытались поджечь форт. Потом начались рукопашные. Остатки гарнизона были перебиты или взяты в плен. Майор Гаврилов и около 13 солдат сумели спрятаться в казематах и еще некоторое время продолжали оказывать сопротивление немцам, обстреливая немецкие посты по ночам, но организованное сопротивление на участке было уже сломлено.

Итак, командир 44-го полка майор Петр Гаврилов все это время - с 22 по 30 июня - сражался в Восточном форту и не предпринимал попыток вывести свою группу из крепости. Это подтверждают как воспоминания очевидцев (в т.ч. и самого майора Гаврилова), так и немецкие документы.

Вторая крупная группа - капитана И. Зубачева и политрука Е. Фомина - сражалась на Центральном острове, в цитадели.

22 июня Фомин и Зубачев установили оборону района казарм на острове вокруг Трехарочных ворот (вели на север, к месту расположения группы Гаврилова), выбили основную часть немцев из цитадели через Тереспольские (западные) ворота и блокировали группу немцев в клубе (бывший собор - впоследствии оборонялся пограничниками), во второй половине дня предприняли попытку доставить трофейные документы (в плен был захвачен подполковник разведотдела немецкой 45-й дивизии) в армейские части, расположенные вне Бреста, на 3 бронемашинах. Бронегруппа с политруком (назначен на эту должность Фоминым) Самвелом Матевосяном во главе прорвалась в северную часть крепости, но не смогла преодолеть ни Северные, ни Кобринские ворота, блокированные немцами при помощи горящих машин. Бронегруппа вернулась на Центральный остров. Фомин и Зубачев попытались получить указания от командования, наладив к вечеру 22 июня радиосвязь и передали несколько радиограмм, как шифрованных, так и открытым текстом: "Я - крепость, я - крепость! Ведем бой. Боеприпасов достаточно, потери незначительны. Ждем указаний, переходим на прием". Несколько раз отправляли и группы пеших разведчиков, но безрезультатно - они или погибали, или возвращались обратно. Ночью стало ясно, что немцы перегородили решетками русло Мухавца и попытки прорыва не имеют смысла.

В течение дня над крепостью 2-3 раза происходили воздушные бои, причем в одном из них, утром 22 июня 1941 г. подбитая "Чайка" таранила немецкий самолет. Винтовочным огнем из крепости был сбит немецкий штурмовик.

23 июня Немцы пытались прорваться в крепость через Трехарочные (северные) и Холмские (южные) ворота. Но их отбивали, переходя в рукопашную. Группа танков прорвалась через Трехарочные ворота, но огнем из случайно уцелевшего поврежденного орудия (разбит прицел) в районе казарм 333-го полка один танк был подбит и вся группа ушла обратно, утянув подбитую машину на буксире.

24 июня немцы попыталсиь прорваться через Трехарочные ворота, но были отбиты. В результате немцы приняли решение разбомбить крепость. В ходе бомбежки состоялось совещание командиров, оказавшихся в районе Трехарочных ворот - Зубачева, Фомина, Семененко и ряда других. В результате появился "Приказ № 1". Капитан Зубачев, командовавший основной группой войск в цитадели, настоял, чтобы не включать в приказ слова "осуществить прорыв для немедленного выхода из крепости". Свои слова он мотивировал тем, что в ближайшие дни надо ожидать контрудара РККА и в случае оставления цитадели красноармейцам придется заново брать эту укрепленную позицию, что приведет к излишним потерям. К ночи, под давлением немцев, начавших методично взрывать казармы, основные силы группы Зубачева-Фомина сконцентрировалась в районе Трехарочных ворот.

25 июня немцы продожили методично уничтожать рондо (кольцеобразное укрепление из старых казарм), тогда капитан Зубачев принимает решение пробиться в северную часть крепости и, по возможности, вывести остатки гарнизона в Беловежскую пущу или же примкнуть к ближайшим частям РККА. Первая попытка прорыва произошла ночью с 24 на 25 июня, но была отбита с большими потерями для обороняющихся. Передовая группа прорыва, выполнив поставленную задачу по подавлению пулеметных точек противника, прорвалась в северную часть крепости, но была окружена в районе валов и полностью уничтожена и взята в плен.

26 июня Ночью предприняли еще одну попытку прорыва, опять неудачную. В западном, восточном и южном секторах крепости оставлены только группы прикрытия. Собор защищали 8 солдат - 7 из них были пограничники со станковым пулеметом.

27 июня Очередная попытка прорыва была отбита немцами с огромными потерями для красноармейцев. Более половины солдат погибло. Фомин и Зубачев, понимая, что таким образом они только погубят гарнизон, прекратили попытки прорыва. Основной очаг сопротивления у Трехарочных ворот все более сжимал свои границы. Кончились патроны к оружию советского производства.

В один из этих дней немецкий танк ворвался во двор цитадели и раздавил группу тяжелораненных в расположении казарм 455-го полка.

28 июня группа Фомина-Зубачева продолжала вести бой, все более прижимаясь к Трехарочным воротам.

Далее показания очевидцев и участников событий неясны - гибель штаба обороны цитадели произошла то ли 29, то ли 30 июня - уцелевшие защитники не уверены в дате, т.к. попали в плен оглушенными. Вместе с ними попал в плен политрук Фомин, выданный немцам предателем. Немцы расстреляли его за Холмскими воротами крепости.

У Тереспольских ворот с утра 22 июня сражалась группа старшего лейтенанта А. Потапова. К ней присоединились остатки личного состава погранзаставы лейтенанта А. Кижеватова. Для обеспечения прорыва своей группы Потапов послал в начале июля группу бойцов Кижеватова уничтожить понтонный мост немцев через Буг, но пограничники не вернулись (скоре всего, погибли при выполнении задания). Группа Потапова пыталась прорваться через Тереспольские ворота на запад уже в первых числах июля 1941 г. (из воспоминаний старшины М. Игнатюка и воспитанника музвзвода П. Клыпы). Несмотря на удачный прорыв, прорвавшихся по одиночке выловили или уничтожили немцы на Западном и Южном островах.

Прорыв группы из примерно 20 пограничников происходил в ночь с 5 на 6 июля. Они вышли за крепостные валы и рассеялись в лесах. 4 из них (в т.ч. и бывший курсант-пограничник, Герой Советского Союза М. Мясников) смогли выйти к своим в районе Мозыря.

После 25 июля 1941 г. в 262-й стрелковой дивизии, сражавшейся в районе Старой Руссы радист К. Коршаков принял позывные брестской 9-й погранзаставы 17-го погранотряда (комендатура и застава располагались в самой крепости) и радиограмму следующего содержания: "Положение тяжелое, крепость падает. Уничтожаем гадов, сами взрываемся". Кто это был - остается тайной. По предположению Смирнова это могла быть группа старшего лейтенанта Мельника, но подтверждений этому нет.

Таким образом, первые попытки прорваться из крепости предпринимала группа Фомина-Зубачева лишь с 25 июня 1941 г., группа Гаврилова не предпринимала их вплоть до подавления организованного сопротивления в Восточном форту, группа Потапова предприняла попытку прорыва в начале июля 1941 г.

Все это собрано и сохранено С. Смирновым, нашедшим более 300 участников обороны Брестской крепости и вернувшим их подвиг нашему народу.

Уникальность ситуации заключается в том, что при изучении истории обороны Брестской крепости первоочередное значение имеют свидетельства очевидцев и участников, т.к. весь архив обороны крепости ограничивается фрагментарно сохранившимся и обнаруженным при раскопках "Приказом № 1", который, по признанию самих участников обороны, не мог быть в полной мере исполнен в сложившихся обстоятельствах (не все участники даже знали, что такой приказ имел место быть).

Документы немецкой 45-й дивизии позволяют лишь уточнить обстоятельства и даты того или иного события, но не дают информации о том, что происходило в крепости и кто возглавлял оборону в разных очагах сопротивления.

Других письменных свидетельств нет по вполне понятным причинам.